11 октября ушёл из жизни казанский поэт Тимур Алдошин

Вчера, 11 октября, ушёл из жизни замечательный казанский поэт Тимур Алдошин. Прощание состоится завтра, 13 октября, в 10.30 в Музее Горького. Редакция журнала "Казань" глубоко скорбит... Давайте вместе вспомним стихи Тимура. Эту подборку не так давно составил он сам...

ТИМУР  АЛДОШИН

Наш небольшой, но миленький оркестр,

играющий порою так неслышно,

что в трепете привскакивают с мест

год, как сухарь, ломающие мыши,

наш рухнувший в своё "не помню" сад,

болтающий то глупо, то туманно

на ломаном наречии скворца,

разъятого на форте и пиано.

Изъятия, изъятия сквозят

в пространстве, полном сердцем и слезами, –

то хлеб, то воздух из сюжета взят,

а то, как звать героя, не сказали.

КАК  звать героя? Если звать свистком –

он ёжится от холода закона,

и в тайный сумрак жилки над виском

уходит, в страх от счастия закован.

А если кто идёт на нежный свист,

откликнувшись защёлкою в Сезаме –

то только сердце трудной клетки из,

обмануто своими же слезами.

МУЗЫКА

Веночки, венчики, венцы...

Прозрачно, призрачно, небесно...

В холодном платьице весны

дрожит озябшая невеста.

Как пахнет музыкой апрель!

Поверь – ничто не отзвучало!

Гляди: безумная капель

целует зябкие кварталы.

Смотри: в зелёное ведро

через чердачную прореху

поймал заплаканный Пьеро

её серебряное эхо.

И, значит, победит любовь,

как сотворительница света!

Я знаю: мы увидим вновь

звездой пылающее лето.

Я верю: вечность перейдя

по тонкой тропочке над бездной,

мы в счастье тёплое дождя

войдем, как в детский смех небесный.

Я вижу: приподняв фату,

жизнь смотрит нежно, как в начале,

преодолевши немоту

разъединенья и печали.

Веночки, венчики, венцы...

Волшебно, весело, весенне...

И небеса во все концы

разносят весть о Воскресенье.

***
Холодный вечер. Кончился концерт.

Съев музыку, закутанная в шубы,

валит, как пар, толпа с тоской в лице:

трамвая нет, и лиловеют губы.

А музыка не кормит, и не шьёт,

и не извозчик, и, увы, не греет,

и, в общем-то, сама, всё взяв, пропьёт,

ну разве напоследок пожалеет.

Ладошкой детской тихо по лицу

чуть-чуть мазнёт, как кистью, неумело,

и растворится. И с тобой к венцу

в жисть не пойдёт. И ей какое дело,

что сердцу сладко, будто при конце,

от холода обещанной невстречи,

что ночь скрипит, как длящийся концерт,

безумным настом, а весна далече.

***
Голосок удачи

жалуется, тонок,

то поёт, то плачет

изо всех сторонок.

Из сторонок мира,

позабытых Богом,

лесенкой "фа-ми-ре"

в платьице убогом

сыплется горохом

по ночным ступеням

плачущая кроха,

скатываясь в пенье

логикой глиссады

из предела плача...

На краю досады

музыка маячит.

Брошенные дети

Божьего улова...

Музыка нам светит,

где погасло слово.

Где застынут брови

рухнувшей надежды, –  

деточка Любови

открывает вежды.

Перегонкой плача

полные реторты

в звонкую, как мячик,

песенность аорты.

Высохшие слёзы

сделаются песни,

как в вино из лозы

боль уходит, если

пройдена дорога

долгого терпенья.

Виночерпий Бога

нам дарует пенье.

... Уходя из детства

в новую задачу,

выросшее сердце

то поёт, то плачет.

***
Когда в тягучем мареве под утро
сдавили слёзы душную гортань,
захлёбываясь всхлипом, почему-то
я вспомнил на чужом окне герань.

Я вспомнил, что она вбирает скорби,
как клавиши – летающую боль,
чтоб, по щекам отхлопав, крикнуть: «Вспомни
и белый шлейф, и ночь, и ля-бемоль!»

Очнитесь в лавке, в полутёмном зале
от тьмы времён и умственных плацент –
вы эту боль себе не досказали,
не доиграли до конца концерт

любви и смерти и взаимной муки...
Встречать ушедших выйдите к крыльцу.
Не отстраняйте снящиеся руки,
текущие, как слёзы, по лицу.

***
Когда клонится в небе, как стакан,
адажио латунною звездою,
из недр выходит строгий таракан
и долго смотрит в солнце под водою.

Здесь Дален-Горский. Здесь United Мозг.
Хватило бы на блицкриг желатина –
но вышел дядя. Вышел Бог, с ним Босх –
и двух минут до счастья не хватило.